…[Таброн] был твердо привержен этой классической практике: изучение языков (русского, китайского), глубокое чтение за месяцы, а то и годы до отъезда. Книги, которые он писал, следовало поглощать экономно, как дорогие шоколадные конфеты, но я уже давно опустошил коробку. Его последняя книга о путешествиях, «На гору в Тибете», вышла в 2011 году. Она была нехарактерно тонкой, нехарактерно личной и с явным намеком на прощание [с читателем]. В конце концов, ему было уже за семьдесят. Но в последних интервью я заметил намеки на запланированную поездку на реку Амур, холодный поток, по которому проходит граница России и Китая.
«Это еще в планах?» — спросил я. спросил я.
'Да.'
И вы напишете об этом? Позже, переслушивая запись разговора, я услышал в своем голосе просительные нотки.
«Да».
'Точно?'
"Потребуется очень много подготовки, — ответил он, — так что это произойдет не раньше весны следующего года — потому что я должен улучшить свой русский, и помешает этому только что-то политическое, если только у меня не будет проблем со здоровьем ."

Многие из самых известных фигур среди старшего поколения писателей-путешественников, казалось, исчезают со сцены. В 2013 году Пол Теру опубликовал, похоже, свою собственную, прощальную книгу о зарубежных путешествиях «Последний поезд в Зона Верде». Джонатан Рабан, в то же время, из-за проблем со здоровьем и, возможно, непостоянства муз, тихонько уходил в безвестность. Но был еще Колин Таброн. Если он все еще где-то там, бродит по берегам Амура, значит, литература о путешествиях жива и здравствует — по крайней мере, на данный момент.

Колин Таброн родился летом 1939 года. Часть его детства прошла в семейном доме в Сассексе, но определенная доля международного духа появилась в нем рано. Его отец был военным дипломатом, служил в Канаде после Второй мировой войны, и в течение четырех лет юный Таброн ездил к родителям после каждого семестра обучения в подготовительной школе. Эти путешествия совершались на борту Boeing 377 Stratocruiser — громоздкого, курносого пионера массовых авиаперевозок, бороздившего просторы Северной Атлантики от Шеннона до Рейкьявика и Гандера. Восторг от путешествия и места назначения был огромным, и мальчик — уже начинающий поэт — писал стихи о канадских прериях.

За подготовительной школой последовал Итон, и здесь Туброн, казалось бы, обретает архетипическую родословную британского писателя-путешественника старой школы. Но он не поступил ни в Оксфорд, ни в Кембридж. Проблема, по его словам, заключалась в том, что он не смог сдать выпускной экзамен по математике.
Я сдавал его около трех раз, и каждый раз проваливался с большим отставанием, — говорит он. Затем он провалил вступительный экзамен для получения стипендии на изучение английского языка в Королевском колледже Кембриджа. Размышляя над тем, что делать с этим растущим числом неудач в учебе, он пошел записываться в армию, но и здесь он снова провалил экзамен — медицинский, из-за травмы колена.

Я перевозил мебель для танцев моей сестры… — Он сделал паузу и тихо засмеялся. У нее был танец в честь дебюта в обществе — да, это был ее двадцать первый день рождения. Я повредил коленный хрящ". Он обжаловал решение военного эксперта и тоже потерпел неудачу. «Я чувствовал себя довольно униженным, потому что мой отец был военным, и он уже вроде как устроил меня в 3-ий собственный Его Величества гусарский полк, кажется, довольно скандальным способом…» В конце концов Таброн пошел в издательство, став стажером в «Хатчинсон», в Лондоне на пороге 1960-х годов.
Танцы дебютанток и службы в Третьем гусарском полку: для меня все это было таким же чужим, как и река Амур.

Я уже слышал историю о трансатлантических перелетах на «Стратокрузере». Таков был ответ, который Туброн всегда давал, когда его спрашивали о причинах его путешествий. Но свою первую книгу «Зеркало Дамаска» он написал только в двадцать семь лет, после нескольких лет работы в издательстве и непродолжительного участия в съемках фильмов для BBC.

«Двадцать семь — это молодой возраст, — сказал я, — но не такой уж и молодой для человека, который говорил, что писал стихи, будучи маленьким ребенком».
Верно.
Так с чего же началось это желание — не путешествовать, а писать о путешествиях?
Он сделал паузу и улыбнулся, на мгновение склонив голову в задумчивости. Он сидел спиной к окнам, и тонкий зеленый свет из сада создавал ореол на его волосах.

" Знаете, вам задают такие вопросы, — сказал он, — и вы получаете некий ответ, к которому немного привыкли, в который верите, а когда всерьез задумываетесь, оказывается, что все это неправда".
Любовь к путешествиям, как он был уверен, действительно началась с тех полетов в Канаду в конце учебного года. Но корни писательства о странствиях кроются в другом. Будучи молодым начинающим издателем, он познакомился с «Венецией» (1960) Джен Моррис (в то время, разумеется, еще Джеймс), «Мани» (1958) Патрика Ли Фермора и книгами Фрейи Старк: «Это как если бы кому-то вдруг открылась аристократия писателей-путешественников».
Затем, уже под влиянием этих авторов, состоялось автопутешествие с его родителями из Турции в Египет.

Уже в подростковом возрасте он видел свое будущее в качестве поэта и писателя. Затем, когда ему было 19 лет, его единственная сестра Кэрол погибла в результате несчастного случая при катании на горных лыжах. Родители взяли его с собой на долгие каникулы на Ближний Восток «как способ отвлечься от скорби». Где-то недалеко от Дамаска их автофургон сломался. Мистер и миссис Таброн остались на месте, а Колин отправился в город, чтобы исследовать его. «Я увлекся городской культурой — историей и архитектурой. Я гулял по городу, заглядывая в оставленные открытыми двери, заглядывая в вымощенные мрамором и базальтом дворики с лимонными деревьями и фонтанами. Это был мир, в достаточной степени связанный с тем, что я знал, — он имел отношение к европейской истории, — но в то же время экзотический и странный». Идея писать о путешествиях пустила корни.

Его первые опубликованные работы, внезапно появившиеся в конце 1960-х годов, были посвящены Ближнему Востоку: Зеркало Дамаска (1967), Холмы Адониса (1968) и Иерусалим (1969). В середине 1970-х он опубликовал то, что назвал своей «первой зрелой книгой», «Путешествие на Кипр» (1975), после чего на некоторое время отошел от написания путевых заметок, предприняв первые эксперименты с художественной литературой и взяв коммерческие заказы на написание статей для издательской компании Time-Life.

Но параллельно происходило нечто примечательное. В 1975 году, как раз когда Таброн на время отошел от жанра, Пол Теру опубликовал «Большой железнодорожный базар». Именно этой книге обычно приписывают начало продолжительного бума писателей-путешественников конца двадцатого века. Она разошлась тиражом 1,5 миллиона экземпляров. Два года спустя появились «В Патагонии» Брюса Чатвина (1977) и «Время даров» Патрика Ли Фермора (1977). Что-то началось — как казалось, спонтанно. По мере того как 1970-е годы приближались к своему завершению, из Гималаев появился сверкающий «Снежный барс» (1978) Питера Маттиссена, Робин Дэвидсон доказала, что путешествия по пустыне не являются исключительной прерогативой таких писателей, как Уилфред Тесигер, а Джонатан Рабан обнаружил, что путевые заметки дают не меньше возможностей для изящной словесности, чем художественная литература. К тому времени, когда в 1983 году Таброн вернулся с [нонфикшн-] книгой «Среди русских», литература о путешествиях сильно отличалась от тех степенных и порой довольно консервативных творений 1960-х годов.

«Можно было подумать, что я следил за рынком, — говорит он. Но на самом деле это не так; я никогда ни на что не ориентировался. Я не считаю себя мудрым в этом смысле. И когда я писал русскую книгу — ведь тогда уже вышла книга Пола и „В Патагонии“… да, они все вышли».

Оглядываясь назад, я понимаю, что у меня было огромное преимущество. Русская книга была опубликована на пике возрождения писательства о путешествиях — или даже не возрождения, а всплеска его популярности. И все 80-е годы это продолжалось. И все 80-е годы это продолжалось. В 80-е годы в качестве писателей-путешественников постоянно упоминались Джонатан Рабан, Брюс [Чатвин] и Пол [Теру]. Создавалось впечатление, что издательства открыли для себя, что путешествия могут быть литературным жанром. Мне повезло, потому что к концу 80-х люди добавили к этому списку и меня, и Редмонда О’Хэнлона. Думаю, к концу пикового периода нас было уже пятеро".

В 1983 году литературный журнал Granta своим основополагающим номером «Travel Writing» подтвердил, что этот жанр стал необычайно модным. Таброн, Чатвин, Теру и другие представители молодой поросли были перемешаны со старыми звездами, которые внезапно и неожиданно оказались на переднем крае литературного духа времени: Норманом Льюисом, Мартой Геллхорн и Джен Моррис. Последовали большие рецензии и большие авансы для писателей-путешественников, и к концу десятилетия появилось целое новое поколение — Марсден, Далримпл, Уилер и бесчисленные другие, ныне забытые. Для меня — и, несомненно, для Николаса Джаббера тоже — все это казалось трудновообразимым во втором десятилетии XXI века. Но Таброн, оглядываясь назад со своих высот, уловил определенный абсурд.

«Думаю, в какой-то степени это была мода издателей. Они склонны скопом включаться в новый тренд. Но я считаю, что „„Большой железнодорожный базар“ оказал необычайное влияние. Конечно, это был новый вид путевой литературы, или он казался таковым — немного модным и веселым“, — говорит он. Мне невероятно повезло, что я стал бенефициаром всего этого — не то чтобы мои книги продавались так, как книги Пола, но в целом все было достаточно хорошо. Мне вдруг стали платить больше за то, что я хотел делать, чем за журналистскую работу в Time-Life».