Вин Тин (1929−2014):
И хотя цензурный совет теперь упразднен, цензура все еще в умах бирманских писателей. Они так долго жили под цензурными законами, что они по прежнему довлеют над ним. Поэтому сегодня они практикуют свою самоцензуру. Это проблема. Существуют журналы, около трехсот, но большинство статей в них по-прежнему посвящены торговле, здоровью и так далее — просто изложение фактов. Мыслей не так много, и мало заметных статей, выражающих мнение. Мало того, журналы редко публикуют чужие статьи (не штатных сотрудников). Причина в том, что они опасаются последствий выражения своего мнения. В Бирме, хотя и говорят, что там больше нет закона о цензуре, и что там теперь много журналов, прессы и некое подобие свободной прессы, на самом деле реальной свободы не так уж много. Это происходит не только из-за правительства, но и из-за ограничений, сохраняющихся в сознании писателей.

Пандора:

Я не думаю, что у писателей сейчас есть повод для беспокойства. Власти просто не обращают внимания на мелочи. Если вы явно не нападаете на их идеологию, не пишете о секретной информации, влияющей на национальную безопасность, не порочите кого-то необоснованными фактами, они вряд ли примут меры. Но я не такая, как другие писатели. Еще до отмены цензуры я говорила то, что хотела, в основном потому, что не писала прямолинейно. Поэтому цензура не так сильно повлияла на мое творчество, как на творчество других. Сейчас в поэзии авторы меньше используют метафору и дают более прямые послания, даже политические. Появилось больше новых молодых поэтов, которые публикуют свои произведения в Интернете и более свободны в своем стиле и изложении.

К сожалению, одним из главных изменений в литературной культуре после переходного периода, а в некоторой степени и раньше, стало сокращение читательской аудитории. Некоторые молодые люди читают в основном международную литературу, в оригинале или в переводе, и никогда — местную, а многие не читают вообще. Многие люди, которые читают местную литературу, читают только новости и сплетни о знаменитостях в журналах. Мой друг-поэт, который также владеет пунктом проката книг в Янгоне, рассказал мне, что большинство его клиентов ищут попсовые романы, которые не имеют серьезного сюжета и содержат всего несколько строк на странице. В сельской местности я слышала, что некоторые люди сейчас вообще не читают, что сильно отличается от того времени, когда у нас был книжный магазин. И очень мало писателей-фантастов из молодого поколения.

…Чтобы выжить в наши дни, журналы должны содержать много рекламы, осталось очень мало пунктов проката книг и очень мало публичных библиотек. В городе еще довольно много книжных магазинов, но люди, которые с трудом сводят концы с концами, не могут позволить себе покупать книги. Для тех, кто все же читает книги, наиболее распространенными жанрами фикшна здесь являются детективы и истории о привидениях. Возможно, это связано с цензурой. В прошлом романы о привидениях или фэнтези не допускались цензурой, потому что считались слишком нереалистичными. В Мьянме сейчас очень популярны мотивационные книги и истории типа «Куриного супа» (для души). Некоторые из них написаны буддийскими монахами, которые дают интерпретацию буддийского учения для повседневной жизни, снимая стресс. В настоящее время молодые люди больше интересуются политикой и экономикой и читают такие вещи, как книги Томаса Фридмана. В целом, люди уже не так часто читают художественную литературу. Похоже, им нужны книги, которые носят образовательный характер, которые дают им прямую информацию и помогают им развивать более широкие знания, которые были недоступны им в прошлом. Это также связано с экономической ситуацией в стране. Люди хотят знать, что происходит в остальном мире, с одной стороны, и разгрузить себя мотивационным чтивом, с другой. Это не оставляет времени на то, чтобы по достоинству оценить литературу — художественную и поэтическую.

Пандора:

Социально-экономическая ситуация также сформировала нашу литературную культуру. Когда люди получают доступ к современной культуре, они хотят использовать свои деньги, чтобы играть в компьютерные игры или смотреть телевизор. А как вы должны тратить свое время? Время ограничено. В сутках всего двадцать четыре часа. А формы развлечений расширяются. Если у людей есть свободный час вечером, большинство сегодня предпочтет поиграть в компьютерную игру или посмотреть телевизор, чем читать роман, потому что это проще, это расслабляет.
Поскольку окружающая среда становится все более конкурентной, люди также становятся более материалистичными и прагматичными. Когда они думают о том, что почитать, они спрашивают: что я получу от этой книги? Если отдача не очевидна, они не будут читать. Если вы предложите им просто оценить язык или насладиться сюжетом, они могут сказать, что у них нет на это времени. Я думаю, что это универсальная проблема, а не только проблема литературы в Мьянме.

Поэзия здесь развивается несколько иначе, чем другие виды литературы. Она более развита, расширяется и диверсифицируется, в основном потому, что поэты находят удовольствие в том, чтобы просто писать, независимо от денежного вознаграждения. Они также не чувствуют необходимости быть знаменитыми. Мир поэзии — это сообщество само по себе. Большинство поэтов даже не пытаются адресовать свои стихи людям. Поэзия широко публикуется в Интернете, чтобы быть прочитанной внутри сообщества. Что касается романистов, то у вас гораздо больше шансов добиться успеха, если вы поп-романист. Поп-романисты здесь публикуют по одному роману в месяц, и люди их читают. Они хорошо продаются, но не являются новаторскими.

Когда я училась в Айове, один писатель спросил меня, что наиболее способствовало моей писательской деятельности, и я ответила, полушутя, что это цензура. Цензура иногда может быть замаскированным благословением, если вы осмелитесь принять ее вызовы. Как поэт вы должны стараться использовать все возможные способы, чтобы быть новатором и преодолевать барьеры незаметно для правительства, и это может помочь вам избежать плохой поэзии; если смысл стихотворения слишком открыт и прям, это может сделать стихотворение слабым. Как сказал Т. С. Элиот, поэзия — это исключительная чувствительность. Чувствительность хорошо работает в ограниченной среде. Но, возможно, в будущем, после переходного периода, наше внимание будет больше сосредоточено на индивидуальном «я» и на использовании языка, а не на политических посланиях.

Но цензура может быть вредна и для писательства. Настоящая проблема с прозой здесь, при цензуре и сейчас, заключается в том, что самые популярные или признанные произведения были так похожи друг на друга. Используя реализм, писатели, как правило, описывали детали жизни отдельного человека, почти всегда страдающего в сельской местности или в бедности. Мне бы хотелось читать больше экспериментальных романов на самые разные темы. Постмодернистские романы! Я надеюсь, что через некоторое время после отмены цензуры наступит момент, когда людям надоест традиционная реалистическая литература и они захотят чего-то нового. Насколько я знаю, в Мьянме пока никто не пишет романы, как Пол Остер или Мураками. Мы должны надеяться на новое поколение.

Май Хмон Лвин (род. 1986):

Как у издателя у меня было много опыта отправки материалов в цензурный совет и их запрета на протяжении многих лет. Во всех моих книгах что-то было запрещено, будь то название, абзац — я никогда не мог получить полного разрешения! Никогда. Я издал уже более ста книг. Более десяти книг, которые я посылал им, были полностью запрещены. Только одна из них была написана мной — мой первый роман.

У меня сохранился только один экземпляр цензурированной рукописи — моя первая книга. Я просто привязался к ней из сентиментальных соображений, потому что она была моей самой первой. Все остальные я выбросил! Мне было семнадцать лет, когда я отправил эту книгу цензорам, в 2003 году. В ней были собраны рассказы и карикатуры мои и моих друзей. Они вычеркнули несколько рассказов полностью и удалили абзацы из других. Цензуре подвергся рассказ моего друга о людях на острове, у которых нет языков. Они не назвали причину, по которой вырезали этот рассказ, но я знаю, что они думали, что речь идет о цензуре (так оно и было). Они провели диагональные линии по всему тексту синей ручкой. Все, что они объяснили мне в своих письмах, это то, что «вы должны соблюдать закон».

Из моего рассказа в этой книге они просто удалили первый абзац, который они обвели желтым маркером, а затем прочертили его ручкой. В этом абзаце говорилось, что ни один герой никогда не должен нападать со спины; герои должны сражаться лицом к лицу. В нашу эпоху многие люди «убивают со спины» и подкупают полицию деньгами, чтобы избежать наказания, и им не понравилось, что я намекнул на это. Остальная часть рассказа посвящена фальши в обществе, но они, похоже, не возражали против этого.

В другом рассказе из этой книги, о незнакомце, некоторые слова были обведены кружком, но в итоге они не были вычеркнуты и запрещены. В этом случае, я думаю, младший сотрудник цензуры подумал, что это с этим могут возникнуть проблемы, но более старший сотрудник разрешил публикацию. Они не одобряли некоторые слова, например, «чужак». Были разные слова, которые нельзя было включать. Не разрешалось упоминать розу, потому что она символизировала Аун Сан Су Чжи.

Май Хмон Лвин:

В другом рассказе, который я представил, автор писал о звезде хип-хопа Эминеме, президентах США и некоторых других известных людях — это был немного сумбурный рассказ — и они запретили его. Я не знаю, почему это произошло, поскольку в этом рассказе не было ничего политического, но иногда они просто не принимают рассказы, которые, похоже, идут вразрез с бирманскими традициями. В любом случае, я просто убрал запрещенные страницы, получив условное разрешение на остальные, и позже весь рассказ целиком был опубликован.
У меня был смешной случай с обложкой одной из моих книг. Это была история о рыбаках. На иллюстрации были изображены мужчины в лодке, а у одного из них была лысая голова. Цензоры решили, что это изображение Зарганара, и не разрешили. Я тогда даже не знал Зарганара — он все еще был в тюрьме!

Другая книга, которую я послал им, называлась «9 звезд». Название должно было означать девять писателей, которые предоставили свои рассказы, но в итоге в книгу вошли только семь рассказов из девяти, потому что два других были запрещены. Из принципа я сохранил название и опубликовал книгу с надписью «9 звезд» на обложке! Я посылал им много других рассказов, которые подверглись цензуре, и не только по политическим причинам. В 2010 году я отправил им рассказ, в котором девушка делала предложение парню — в бирманской традиции это запрещено, и поэтому они запретили его публикацию. В тот раз они позвонили мне и сказали, что не могут дать разрешение.

Они не запрещали сразу целой книгу, которую я написал, до моего романа «Выгравировано». Когда я послал им рукопись, они не только отказались ее публиковать, но и закрыли мое издательство и отобрали лицензию. Это было довольно эффектно. Пять человек пришли в мое издательство и задали мне много вопросов: Имеете ли вы отношение к НЛД («Национальная лига за демократию») или Коммунистической партии? Насколько вы были вовлечены в Шафрановую революцию (протесты 2008 г.)? Были ли вы в тюрьме? Я не был. Что касается тюремного опыта, описанного в книге, я просто спросил друзей, которые сидели в тюрьме. Цензоры не спрашивали меня о литературе, они не хотели знать об этом, они хотели спросить только о политических вещах. Допрос длился около двух или трех часов. После этого они прислали мне письмо, в котором говорилось, что я подстрекаю к протестам, и деятельность издательства будет приостановлена на неопределенный срок. В итоге его приостановили на три месяца. В течение этих трех месяцев я только и делал, что писал. К счастью, они не запретили мой псевдоним Myay Hmone Lwin, который я использовал для рассказов в журналах.

Май Хмон Лвин:

Еще одна книга, которую я пытался опубликовать и которая была полностью запрещена, — это мемуары У Ну, бывшего премьер-министра Мьянмы. Он написал ее в 1960-х годах, и правительство тогда не разрешило ее издавать, поэтому она была опубликована только в Индии, но не в Бирме. Я прочитал индийское издание, и оно мне очень понравилось, поэтому я пошел к семье У Ну и попросил опубликовать его самостоятельно, почти пятьдесят лет спустя. Они согласились, но цензурный совет отказал.

Процесс цензуры был утомительным не только из-за количества материалов, которые они запрещали. Это отнимало время и стоило денег. В годы цензуры, если вы хотели опубликовать свою книгу, вы должны были отправить ее в цензурный совет и ждать не менее месяца. Если вы хотели, чтобы это было сделано быстрее, скажем, за одну-две недели, вам нужно было идти в цензурное управление, встречаться с директором книжного отдела и давать ему деньги или подарок. Это было так утомительно. Вы должны были ждать у его кабинета на втором этаже, часто часами, прежде чем он встретится с вами. Иногда мне хотелось скорее выпрыгнуть из окна, чем получить его подпись на моей книге! Я никогда не давал ему денег. Я всегда дарил ему бутылку Johnnie Walker с черной или синей этикеткой. Это был мой фирменный знак! И никаких вопросов не возникало. Как только я давал ему виски, я уходил и ждал, и все.

Когда мне присылали книги, прошедшие цензуру, они обычно присылали письмо, но в нем мало что говорилось. Если везло, то они звонили по телефону и объясняли, почему книга подверглась цензуре. К сожалению, у меня нет записей этих разговоров. Вначале, если они не хотели публиковать часть книги, они просили меня вырезать абзацы, которые они подвергли цензуре, и подписать документ, а затем я мог ее распространять. Позже, когда технологии развились, мы просто вносили поправки в документы на компьютере и перепечатывали книги.
Я не думаю, что моя писательская деятельность сильно изменилась после отмены цензуры. Я вообще никогда не думал ни о цензуре, ни о традициях. Я никогда не боялся ни того, ни другого. Я довольно хорошо познакомился с цензорами. Будучи издателем, я постоянно ходил к ним в кабинеты. Они пытались запугать меня. Они заставляли меня подписывать всякие заявления типа «Я больше никогда не буду так писать». Но я подписывал их, а потом все равно шел и делал то, что хотел. Я знал, что они просто пытаются нас стерилизовать, как коров, которым не разрешено спариваться, — они хотят изолировать нашу литературу и остановить ее развитие. Как писатель я не хочу получать разрешение от кого-то еще, чтобы писать.

Май Хмон Лвин:

Теперь, когда у меня есть такая возможность, я публикую еще много работ, которые были запрещены цензурой. Недавно я опубликовал тюремные мемуары Ма Тхида, и сейчас я выпускаю книгу монаха, который был забанен за свои выступления с критикой диктатуры, открыто обращаясь к аудитории. На его выступления приходило более 1000 человек, поэтому правительство очень боялось его. Даже сейчас он живет в Янгоне, но пока не может выступать здесь — он может выступать только в нескольких отдаленных поселках. Его книга в основном состоит из буддийских историй, но правительству она все равно не понравилась. Для начала я напечатал 5 000 экземпляров. Книги о религии здесь очень популярны.

Несмотря на то, что цензурный контроль перед публикацией закончился, в переименованном офисе цензуры по-прежнему работают те же люди. Теперь их работа заключается только в том, чтобы читать книги после публикации. Мы по-прежнему должны посылать им двенадцать экземпляров каждой книги. Но раньше мы должны были посылать им пятьдесят! Я не знаю, что они делают со всеми этими книгами. Может быть, они оставляют их у себя, если считают, что они могут быть опасны для правительства, и могут запретить их позже — но пока они ничего не объявляли. Мы просто благодарны, что пока их только двенадцать! Может быть, когда-нибудь они сократят это число. Многое еще изменилось для издателей, для облегчения нашей жизни. Сейчас очень легко получить лицензию на публикацию. Вы можете просто получить ее онлайн. И вы можете публиковаться практически свободно. Но я думаю, что цензоры просто выжидают время. Они ждут, когда появится новый закон, и пока откладывают любые действия. Министерство информации написало новый закон, очень ограничивающий и не сильно отличающийся от старого. Я против него. Сейчас Совет по прессе пишет еще один проект. Я просто надеюсь, что следующий закон будет лучше предыдущего, и мы сможем продолжать писать и публиковать то, что нам нравится.