Наверное, у нас с ним [отцом] никогда не было общих интересов, кроме, пожалуй, футбола. Самые приятные воспоминания детства у него были связаны с этим спортом — отец вырос в семье футбольных фанатов. Два его племянника, Рой Дуайт и Джон Эшен, стали профессиональными футболистами и играли за команду «Фулхэм» из юго-западного Лондона. В качестве поощрения он водил меня на стадион «Крейвен Коттедж», и мы наблюдали за игрой с боковой линии. В те дни правым инсайдом был Джимми Хилл, а больше всего голов забивал Бедфорд Джеззард. Но даже за пределами футбольного поля Рой и Джон казались мне грандиозными личностями; встречаясь с ними, я всегда испытывал восторженный трепет. Закончив футбольную карьеру, Джон стал весьма удачливым бизнесменом, торговал американскими автомобилями и, навещая нас в Пиннере с женой Бет, парковал на улице «Кадиллаки» и «Шевроле» фантастического вида. Рой же, правый нападающий, просто был потрясающий игрок. Позже он перешел в «Ноттингем Форрест» и выступал за них в финале Кубка Англии. Этот матч я смотрел дома по телевизору, запихивая в рот шоколадные яйца, сбереженные с Пасхи специально для этого знаменательного события. Причем я не столько ел шоколад, сколько заталкивал его в рот в состоянии, близком к истерии. На экране происходило невероятное. На десятой минуте матча Рой забил первый гол. Его уже сватали в сборную, и гол, казалось, решил его судьбу: мой двоюродный брат — мой кровный родственник — будет играть за Англию! Это еще фантастичнее, чем американские тачки Джона! Но через пятнадцать минут Роя унесли с поля на носилках. Не гол, а перелом решил его судьбу — футбольная карьера закончилась. Нет, он пытался играть, но достичь прежнего уровня уже не мог. И в итоге стал учителем физкультуры в школе для мальчиков в южном Лондоне.

Команда, за которую болел мой отец, была далеко не такой сильной и внушающей страх соперникам — «Уотфорд». Первый раз он взял меня посмотреть игру, когда мне было шесть лет. Команда плелась где-то в самом хвосте так называемого «Третьего южного дивизиона» — рейтинг на грани вылета из [профессиональной] футбольной лиги. На самом деле, незадолго до того, как я начал ходить на матчи «Уотфорда», команда сыграла так плохо, что ее действительно выкинули из лиги; но позже, после подачи заявки на повторное вступление, все-таки вернули обратно. Одного взгляда на их стадион на Викерейдж-роуд хватало, чтобы составить о команде полное впечатление: всего две крытые трибуны, очень обшарпанные и маленькие — не стадион, а какая-то арена для собачьих бегов. Если бы я тогда хоть что-то соображал, я бы мгновенно оценил и этот стадион, и потенциал «Уотфорда». Начал бы болеть за команду, которая действительно умеет играть в футбол, и тем самым я бы избавил себя от почти двадцати лет безысходных страданий. Но в футболе все по-другому или, по крайней мере, должно быть по-другому. Это как зов крови: «Уотфорд» — команда моего отца, а значит, и моя команда.

Да и вообще, для меня не имели значения ни обшарпанность стадиона, ни безнадежная бездарность команды, ни холод, ни пронизывающий ветер. Я с ходу влюбился в футбол. Впервые — живая игра, радостное волнение из-за поездки на поезде в Уотфорд, из-за прогулки по городу до стадиона! Восторг! Продавцы газет подходят каждые полчаса и сообщают счет в другом матче. Мы всегда стояли на одном и том же месте на трибуне Шродделлс — эта зона называлась «Изгиб». Попасть туда впервые — все равно как принять наркотик, вызывающий немедленное привыкание. Я заразился футболом так же, как музыкой: составляя собственный «чарт чартов» у себя в спальне, вырезал из журналов списки команд в футбольных лигах, прикреплял их к стене и постоянно обновлял счет матчей. От этой зависимости я так и не избавился, да и не хотел избавляться — ведь она перешла мне от отца по наследству.

В одиннадцать лет преподавательница музыки отправила меня поступать в Королевскую Музыкальную академию в центральном Лондоне. Я успешно сдал вступительные экзамены. И следующие пять лет по субботам с утра ходил на занятия классической музыкой, а вечером — на футбол в Уотфорд. Вечернее мероприятие, конечно, нравилось мне больше, а вот академия почему-то нагоняла страх.

Итак, новость о моей сексуальной ориентации мир принял в целом нормально. И я начал подумывать о грамотно составленном официальном заявлении. Небольшой совет тем, кто планирует подобный каминг-аут: не делайте таких заявлений накануне вступления в должность президента британского футбольного клуба, если только не хотите, чтобы субботними вечерами тысячи болельщиков распевали такие слова: «Когда рядом Элтон, не вздумай садиться — глядишь, прямо в зад тебе пенис вонзится». Наверное, я мог бы прочитать футбольным фанатам середины семидесятых лекцию о гомофобии, но должен признаться: их песнопения меня развлекали. Не оскорбляли и уж тем более не пугали — такие вещи вообще лучше принимать как данность. Они пели, я улыбался и махал им рукой.

На самом деле с футбольным клубом «Уотфорд» отношения у меня сложились куда более серьезные. В 1974 году я отвечал на вопросы журналиста, который оказался болельщиком «Уотфорда». В разговоре он упомянул, что клуб в беде и проблема не только в слабой игре. Я сам попрежнему болел за эту команду — в свободное время приходил посмотреть, как они играют, все так же стоял на «Изгибе», на том же месте рядом с Викерейдж-роуд, там, где когда-то стояли мы с отцом. Это напоминало мне об ушедшем детстве. «Уотфорд», как и пятидесятые, безнадежно застрял в самом низу. И все равно я болел за них. Спасибо тому журналисту, именно от него я узнал, что у клуба, помимо прочего, крупные финансовые проблемы. Они ничего не зарабатывали, потому что на матчи никто не ходил — кому охота смотреть на очередной проигрыш? Я позвонил в администрацию клуба и предложил провести на стадионе благотворительный концерт. Они согласились и, в свою очередь, предложили мне долю акций и должность вице-президента. На концерт я надел костюм пчелы — только он хоть как-то напоминал талисман клуба, мультяшного шершня по имени Гарри. Выступать вместе со мной я уговорил Рода Стюарта. Его ожидал веселый денек: он мог вволю поиздеваться над жалким стадионом, похожим на руины, над полем, по-прежнему навевающим мысли о собачьих бегах, и над смехотворными результатами команды, особенно в сравнении с его обожаемым «Селтиком», — и, конечно, над моей новой должностью вице-президента.

Я велел ему заткнуться. Совет директоров встретил меня с распростертыми объятиями. То, что у нового вице-президента зелено-оранжевые волосы (в то время в футбольном мире никто таких не носил) и туфли на огромным платформах, их вроде бы не смутило. По крайней мере, виду они не подали. Моя новая должность погоды не сделала: команда играла ужасно и клуб загибался на корню. И тогда в голове у меня начала созревать идея: если болеть за «Уотфорд» так же бесперспективно, как играть в «Блюзологии», то почему бы опять не переломить ситуацию?

Весной президент команды, местный бизнесмен Джим Боснер, предложил мне купить клуб. Я согласился. Джон Рид пришел в ярость: он упорно твердил, что покупка футбольного клуба нанесет сокрушительный удар по моему бюджету. Но я и ему велел заткнуться. Я хотел купить «Уотфорд». От природы я азартен, и не важно, в сквош я играю, в пинг-понг или в «Монополию». Даже сегодня, выходя на теннисный корт, я не просто перебрасываюсь мячиками и разминаю кости — я стремлюсь играть и выигрывать. Должность президента футбольного клуба идеально соответствовала этой черте моего характера. Мне бросили вызов, и я его принял. К тому же мне до смерти надоели выходные, испорченные очередным проигрышем моей любимой команды.

А я и правда ее любил. «Болею за "Уотфорд"» — эта тема красной нитью проходила по всей моей жизни, хотя остальное менялось до неузнаваемости. Викерейдж-роуд находилась всего в десяти километрах от дома, где я родился. Команда связывала меня с корнями, напоминала о том, что, невзирая на успех, богатство и славу, я остался все тем же мальчишкой из Пиннера, из простой рабочей семьи.

И еще один важный момент. Мне нравилось, что в клубе все радикально отличается от мира, в котором я существую. Ни блеска, ни роскоши, ни лимузинов, ни самолета «Старшип». Ты просто садишься на поезд до Гримсби вместе с игроками, слушаешь, как болельщики команды-соперника распевают о твоей неутолимой жажде засунуть член в задницу соседа, а потом возвращаешься домой с ящиком местной только что выловленной рыбы, который руководители клуба «Гримсби Таун» презентовали тебе после матча.

И никакой лести, никакого вранья. Достигнув определенного уровня успеха в музыкальном бизнесе, начинаешь понимать: большинство окружающих говорят тебе только то, что ты хочешь слышать. Боятся разочаровать тебя или, еще хуже, разозлить. В «Уотфорде» все было иначе. Игроки и сотрудники вели себя дружелюбно, с уважением, но никогда не угождали мне — а зачем? Если им не нравился мой новый альбом, честно об этом говорили: «Почему не написать песню вроде Daniel? Мне она так нравилась». Они не скрывали, что мое пальто кажется им дурацким, не нянькались и не нежничали — это я особенно четко ощущал, когда выпадало играть с ними в минифутбол. Я получал пас, на меня мчался игрок «Уотфорда» (а в этот миг соперник) — и в следующее мгновение я уже отлетал назад со скоростью снаряда и плашмя плюхался на задницу.

В клубе я сам вел себя подругому — никаких срывов, никаких истерик. Пришлось научиться проигрывать, пожимать руки владельцам и тренерам командпобедителей. Я не позволял себе злиться или ныть, напиваться и употреблять наркотики — здесь я был не избалованной звездой, которой все подносят на блюдечке с золотой каемкой, а представителем футбольного клуба «Уотфорд». Один раз, правда, я все же вышел за рамки. В День подарков (Boxing Day) явился в жутком кокаиновом похмелье и начал накачиваться скотчем в кабинете директоров клуба. И на следующий день получил за это по полной программе: ни у кого в музыкальном мире не хватило бы духу так со мной разговаривать.

 — Какого хрена ты вытворяешь? Позоришь не только себя, но и клуб, — рявкнул Грэм Тейлор, новый менеджер, которого я сам лично нанял в апреле 1977 года. Ему было тогда тридцать два года — маловато для футбольного менеджера. Грэму я платил очень хорошо для такого клуба, как «Уотфорд», но в его карьере эта работа стала шагом назад. Он уже успел вытащить «Линкольн Сити» из четвертого дивизиона, и предполагалось, что теперь пойдет выше. Я не вмешивался в его дела — он выполнял свою работу так, как считал нужным.

И у нас все сложилось. Да что там — раскрутилось так, как никто не подозревал. Грэм рулил клубом превосходно. Набрал замечательных сотрудников. Берти Ми из «Арсенала», футболист-ветеран, который играл еще в тридцатые и знал футбол досконально, стал помощником менеджера, а Эдди Пламби из «Ковентри» — исполнительным директором. Грэм покупал сильных футболистов, находил молодых талантливых парней. Заключил контракт с шестнадцатилетним Джоном Барнсом. Сейчас он считается одним из величайших футболистов Англии, а Грэм заполучил его тогда по цене нового футбольного комплекта. Учеников — таких как Лютер Блиссет и Найджел Каллахан — он превратил в звездных игроков, позже игравших за сборную страны. Он заставил команду упорно тренироваться. В итоге мы показали классный футбол: два мощных центральных нападающих, два стремительных боковых, отличные атаки, множество голов. Люди потянулись на матчи. Грэм избавился от старого покрытия, построил новые трибуны и оборудовал безопасные семейные ложи специально для родителей с детьми: сегодня такие есть у каждого клуба, но «Уотфорд» был первым.

Если «авто президента» не успевало доставить меня на матч, я нанимал вертолет. Если во время игры я был за границей, то звонил в клуб, и меня связывали с радиостанцией местной больницы. Где-то на просторах Америки я сидел с радиоприемником в пустой костюмерной, и до группы долетали мои дикие крики: «Да! Мы побили „Саутхэмптон“!» Если, к примеру, мы выступали в Новой Зеландии, я слушал радио ночью, а когда время репортажа совпадало с началом концерта, откладывал начало концерта. Боже, как я все это любил! Игра, нарастающее волнение, дух товарищества, ни с чем не сравнимое чувство, что ты — часть команды, где все, от игроков до девушек, разносящих чай, работают ради одной цели. «Уотфорд» дарил мне радость, которую не купишь за деньги. Она была бесценна.

Тем не менее я не бросал купюры в бездонную яму. Вкладывался не напрасно: «Уотфорд» начал побеждать. И побеждал, побеждал, побеждал! После первого сезона мы вышли в третий дивизион. После второго — во второй. В 1981 году мы впервые в истории вышли в первый дивизион (прежнее название Премьер-лиги), а на следующий год стали второй командой Великобритании. Это значило, что мы, возможно, сразимся за кубок УЕФА с лучшими командами Европы — такими как «Реал Мадрид», мюнхенская «Бавария», миланский «Интер». Именно эти цели я ставил Грэму во время нашей первой встречи. Тогда он взглянул на меня как на психа и буркнул, что с такой командой надо сказать «спасибо» и за место в четвертом дивизионе — «да у вас центрфорвард не игрок, а жираф какой-то». Но внезапно он осознал, что я говорю серьезно и собираюсь вкладываться в развитие клуба. Мы решили, что на достижение поставленных целей уйдет лет десять. «Уотфорд» управился за пять. И вот в 1984 году мы вышли в финал Кубка Англии. Это старейший и очень престижный футбольный турнир в Британии: стадион Уэмбли, сто тысяч болельщиков. Я уже привык, что «Уотфорд» всегда выигрывает, — просто удивительно, насколько быстро привыкаешь к успеху после долгих лет поражений. Но перед началом матча меня внезапно как будто ударило: как же высоко мы забрались! От маленького зачуханного клуба, над которым все смеялись и чьи матчи не хотели смотреть — до такой вершины. Духовой оркестр заиграл Abide With Me, гимн турнира, и я разрыдался прямо перед камерами Би-би-си. Позже оказалось, что это был самый яркий момент игры.

«Эвертон» победил нас со счетом два—ноль. Наверное, играть надо было чуть опаснее, и, возможно, один из их голов по правилам следовало не засчитать… Но по большому счету они выступили лучше, чем мы. Конечно, я расстроился, и все равно мы закатили роскошную вечеринку для команды: участие в турнире такого уровня — само по себе огромное достижение.

Глядя на болельщиков перед началом матча, я чувствовал себя почти так же, как на сцене стадиона «Доджерс» в Лос-Анджелесе. Как и тогда, я понимал, что это и есть главная вершина — выше уже невозможно. Так и случилось. Пару лет спустя Грэм уволился и перешел в «Астон Вилла». Вместо него я нанял Дэйва Бассета, но это не сработало. Не было «химической реакции», Дэйв не чувствовал команду. И я начал задумываться об отставке. Нет, я не разлюбил клуб, и все же, когда мы работали с Грэмом, происходило какое-то волшебство. Без него эту магию невозможно было вернуть.

В конце концов я продал «Уотфорд» Джеку Пэтчи, мультимиллионеру, разбогатевшему на автобизнесе. Семь лет спустя я выкупил солидную долю акций клуба и снова стал президентом, но уже не ради «любви к искусству», а как бизнесмен. При Джеке дела шли ни шатко ни валко, «Уотфорд» скатился во второй дивизион. Почему я вернулся? Наверное, исключительно потому, что Грэм согласился снова стать менеджером клуба. Команда играла хорошо, но все же не так, как раньше; и перед нами не стояла цель подняться на самый верх с самого дна. В конце концов, Грэм снова уволился, и я покинул свой пост. А главой совета директоров перестал быть в 2002 году.

Удивительно, но мы с Грэмом не перестали общаться. Вплоть до его смерти в 2017 году я время от времени звонил ему, и мы разговаривали о команде: как проходят игры, как работает новый менеджер. Чего бы ни достиг Грэм Тейлор в своей карьере, часть его сердца навсегда осталась с «Уотфордом». Я горжусь нашими совместными достижениями. Но на самом деле я должен клубу «Уотфорд» гораздо больше, чем клуб — мне. Его президентом я был в самый тяжелый период жизни, в годы наркотической зависимости и душевного неблагополучия, одиночества, неудачных сделок, бесконечных проблем. И «Уотфорд» для меня оставался неизменным источником радости. Нехватку любви компенсировало отношение команды и болельщиков. Я занимался делом, к которому относился со страстью, — и это отвлекало от неправильного, чудовищного образа жизни. По известным причинам, некоторые эпизоды восьмидесятых просто выпали у меня из памяти — я не мог вспомнить, что было вчера, не говоря уже о событиях тридцатилетней давности. Но каждая игра «Уотфорда» запечатлелась в моей памяти до мельчайших деталей. Тот день, когда мы вышибли «Манчестер Юнайтед» из Кубка Английской футбольной лиги в Олд Траффорде, будучи еще в третьем дивизионе: Блиссет забивает два гола, и оба головой; наутро газеты, которые прежде никогда не писали о клубе, называют его «рокетменом Элтона Джона». Или ноябрьский вечер 1982 года, «Милк Кап» (Кубок английской лиги) и выездная игра с «Ноттингем Форест». Тогда они вынесли нас семь—три, но это была величайшая игра в истории британского футбола, и легендарный менеджер «Фореста» Брайан Клаф согласился со мной. А потом повернулся к Грэму и сказал, что никогда президент их клуба не проводил весь матч на боковой линии, как я. В общем, если бы у меня не было футбольного клуба, бог знает, чем бы все кончилось. «Уотфорд» спас мне жизнь. И я не преувеличиваю.

Моя жизнь никогда не была спокойной, но последние несколько лет оказались уж слишком насыщенными. Некоторые моменты можно назвать стопроцентно позитивными. Я освоил отцовские обязанности гораздо быстрее и легче, чем ожидал. Искренне полюбил наши с детьми традиционные занятия — походы в кино по субботам, поездки в «Леголэнд», встречи с Санта-Клаусом в Большом Виндзорском парке. Мне нравилось водить мальчиков на матчи, они безумно полюбили футбол. Мы могли часами говорить на футбольные темы, я отвечал на их вопросы: «А кто такой Джордж Бест, папа?» или «А почему Пеле считают великим футболистом?» На стадионе «Уотфорд» на Викерейдж-роуд они присутствовали на открытии трибуны, названной в мою честь, чем я очень горжусь; там есть трибуна имени Грэма Тейлора. С тех пор команда начала считать мальчиков своими талисманами, и они ходили на матчи постоянно.

P. S. В 1979 году Элтон приехал в СССР с гастролями, он выступал в Москве и Ленинграде, а в перерыве между концертами сходил на матч ЦСКА-Динамо (Минск), матч закончился со счётом 1:2 в пользу минчан. На поле должен был бегать А. Тарханов) Также будучи в СССР знаменитый музыкант хотел встретиться с обладателем Золотого мяча Львом Яшиным, но встречу организовать не удалось.