Своей теперешней непопулярностью Фрэнк, по мнению биографа Ричарда Гирлинга, обязан двум моментам. Во-первых, будучи современником и даже в какой-то мере коллегой Дарвина, он его эволюционного учения резко не принял, считая, что всё живое создано Господом именно в том виде, в котором мы его наблюдаем. Вторым заблуждением, очевидность которого стала безусловно заметна лишь десятилетия спустя его смерти, стало заключение комиссии, сопредседателем которой он являлся, о том, что человечество не в силах истощить рыбные ресурсы моря.

По второму пункту автор книги настаивает, что так как отчет был подготовлен исключительно на основе интервьюирования тысяч британцев, вовлеченных в рыболовную индустрию, а наука тех лет даже не вполне понимала репродуктивного цикла морских рыб, то основной вывод «…отсутствует свидетельство того, что уменьшение [рыбных запасов] происходит из-за безответственного рыбловства или перелова» стоило читать лишь как призыв к дальнейшему, собственно научному, изучению проблемы. С этим, наверное, можно согласиться, так как заподозрить Фрэнка в равнодушии к судьбам морских существ невозможно — среди его инициатив закон о защите ловли и запрете продажи молодняка крабов, введение ежегодного «закрытого сезона» охоты на тюленей и акт о запрете рыбной ловли динамитом, только-только изобретенным в то время.

У этой неровно написанной недавней биографии ученого есть один безусловный плюс — потрясающая жизнь, которую не сможет испортить даже самый скверный пересказчик:

Наш неординарный герой, Фрэнсис (Фрэнк) Тревельян Баклэнд, и появился на свет в неординарной семье. Его отцом был теолог, геолог и палеонтолог Уильям Баклэнд, член Королевского общества, а матерью Мэри Морлэнд, с которой отец познакомился в поезде, обнаружив, что оба читают один и тот же свежеизданный том Кювье. Искусная рисовальщица, она также интересовалась окаменелостями — неудивительно, что в медовый месяц пара отправилась в европейский тур по лучшим местам геологических изысканий на континенте.

Не смотря на занятия теологией, Баклэнд-старший не терпел предрассудков. Особенно доставалось реликвиям. Во время того медового месяца Уильям вызвал переполох в Палермо, объявив, что мощи местночтимой святой Розалии — это кости козла. Сын Фрэнк же рассказывал, как в одном иностранном соборе отцу показали пятна крови мученика на полу, вечно свежие и нестираемые. Доктор Баклэнд опустился на пол, лизнул пятно и произнес: «Могу точно сказать что это такое: это моча летучей мыши»! Он наверняка знал, о чем говорит: задолго до сына он перепробовал почти все животное царство на вкус. Самым мерзким он нашел крота, хотя затем отдал пальму первенства падальным мухам. Помимо этих сведений папа подарил миру названия «мегалозавр» и «копролит», а также принимал деятельное участие в популяризации новой «теории оледенений» Л. Агассиса.

Фрэнк Баклэнд в полной мере унаследовал научное любопытство родителей. Досталось даже Баклэнду-старшему: став военным хирургом, Фрэнк провел вскрытие скончавшегося отца и посчитал, что тот умер от чахотки (туберкулеза), о чем свидетельствовали странные образования в основании черепа покойного. Эту часть скелета он тщательно отделил и отдал… в музей. Вообще, так как его полк не принимал участия в боевых действиях и базировался в Лондоне, центре растущей империи, вскрытия всякой животной экзотики (вместо искалеченных солдат), стали для него любимым занятием. С неприменными последующей дегустациями, на которые он часто приглашал гостей.

Помимо лекций Баклэнд активно писал в основанный им же крайне популярный естественно-научный журнал «Вода и суша» (Land and Water). Под его руководством читатели узнавали о строении рыбьей чешуи, крокодиловой кожи, чешуйчатой броне панголина, броненосца и черепахи, иголках и когтях ежа, звучных нюансах колокольного звона, высушенных головах эквадорских «индейцев», использовании конского волоса и многом другом, в частности о «поединках». Дело в том, что Фрэнк стал настолько авторитетным знатоком животного мира, что ему для исследований слали новые виды со всего мира. Некоторые он использовал для исследования их ядов, посредством поединков, описание которых пользовалось особой популярностью у читателей. Крыса проиграла битву кобре, еж в итоге сожрал гадюку, дуэль скорпионов окончилась ничьей, а мышь скорпиона съела, несмотря на то, что тот «жалил ее со скоростью швейной машинки». Про другие виды он вел среди аудитории просветительскую работу, развенчивая мифы. В частности, доказал, что плоский хвост бобру нужен для плавания, а не как строительный инструмент плотин, а также то, что он абсолютно равнодушен к рыбе.

Совета Баклэнда искали все, а аргумент «Баклэнд так сказал» завершал любой спор на тему зоологии. Королева Виктория обращалась к нему в поисках средства от лягушек, наводнивших ее сад (сработавший совет: «завести уток»). Главный раввин заглядывал пообщаться насчет устриц. Он хотел знать: ползают ли они? Если они это делали, то по законам Моисея евреи не могли их есть. К сожалению для еврейских гурманов, устрицы действительно ползали. Другой громкой историей был случай с крысой, отведавшей яда и умершей под паркетом одной из комнат роскошного поместья. Из-за смрада она стала необитаемой. В поисках трупа предстояло разворотить весть пол. К счастью, кто-то вспомнил рассказы Фрэнка и принес муху-падальщицу. Полетав, та уселась на конкретной точке. Именно под этой единственно поднятой паркетиной и обнаружился источник зловония. Даже спустя 60 лет после его смерти, его имя считалось авторитетным: в июне 1942 г. в ответ на сомнения двух членов парламента в том, что в лондонском пруду Серпентайн можно выловить что-то стоящее, газета Times напомнила им, что Баклэнд в 1869 г. осушал его и вывез одиннадцать телег разной рыбы.

Как было замечено, двигало любопытством Фрэнка преимущественно научно-практические интересы, основным из которых была забота о насселении Великобритании. Дело в том, что Баклэнда серьезно удручало бедственное положение простых людей в Англии, особо ярко заметное в переполненных городах (тема недоедания вполне раскрывается в произведениях его современника, лондонца Ч. Диккенса). Решение продовольственной проблемы он видел в расширении круга используемых для питания природных ресурсов: «Природа, говорил он, благословила планету примерно 140 000 видами животных, но только сорок три регулярно попадают в кастрюли. Чтобы проиллюстрировать свой аргумент, он водил своих слушателей на воображаемые экскурсии по зоопарку, называя всех птиц и животных со съедобным мясом, которые были там выращены. Если их получалось выводить в зоопарке, то почему бы не делать это и на полях, и на фермах»?

Для популяризации своей идеи он основал «Общество по акклиматизации», подчеркивая, что французское Societé d’Acclimatisation уже существовало (с 1854 г.), насчитывало более 2000 членов, пользовалось монаршьим покровительством и имело в своем распоряжении сад о 33 акрах для экспериментов. Фрэнк также отмечал, что с начала «христианских времен» (т.е. в обозримом прошлом) лишь четыре вида были введены в английское животноводство, из которых самым заметным была индейка. Сам он лично рекомендовал «окультурить» кенгуру, однако наиболее перспективный источник калорий ему виделся в дарах моря.

В 1867 году был назначен правительственным инспектором по рыболовству, сохранял этот пост до конца жизни и по долгу службы постоянно ездил по стране, наибольшее внимание при этом уделяя научной стороне рыболовства. Работы было невпроворот, прикладных ихтиологических исследований практически не было, понимание человеческого фактора во влиянии на окружающую среду было в зачаточном уровне. В том же 1867 г. Фрэнк сообщал, что лишь пять лососевых рек Англии были приемлемо чистыми. Остальные он мог назвать не иначе как «грязевыми потоками»: «Пять загрязнены газовыми заводами, шесть — бумажными фабриками, шесть — свинцом, пять — добычей полезных ископаемых, три — угольной пылью, три — сточными водами, три — кожевенными заводами, три — „производствами ковров, химикатов и т. д.“ и по два — шерстяной и красильной промышленностью».

Он активно боролся с выловом молоди рыб, в том числе угря, чьих мальков не все отождествляли со взрослой особью. Нетипично для чиновника Баклэнд не боялся не только замочить ноги, но залезал в воду во весь рост, пытаясь увидеть мир с точки зрения лосося. Так, лишь именно благодаря такому подходу он понял, как строить эффективные рыбоходы для нерестящейся рыбы сквозь плотины, перегораживавшие реки.

Для знакомства населения с новыми видами съедобных рыб Фрэнк, по сути, стал отцом современных гигантских аквариумных зоопарков. С его подачи они стали появляться в курортных городках побережья Англии (первый в 1872 в Брайтоне), и неизменно сопровождались рекламой, использующей имя Баклэнда. Успех был колоссальным, а научная популярность ихтиологии резко увеличилась. В Лондоне за свой счет он организовал «Музей экономической культуры рыбоводства», где выставлялись многочисленные экспонаты, присылавшиеся ему со всего света и собранные в результате командировок в рыболовецкие порты страны. О положении вещей в рыболовецкой отрасли он судил не только вставая на «точку зрения» лосося, но и посредством многочисленных бесед с рыбаками, предпринимателями и местными жителями. Именно тогда он стал осознавать, что перелов, особенно в прибрежных районах, наносит ущерб популяциям рыб. Не в последнюю очередь это происходило из-за преступного равнодушия рыбаков, не реагировавших на то, что их мелкоячеистые сети напрасно губят молодь камбалы и трески, которая им все равно не нужна. Однако первое масштабное исследование им вопроса уязвимости популяций, подогретое оптимизмом и свидетельствами капитанов (и при отсутствии реальных технологических инструментов их научной верификации) позволили вынести успокаивающий вердикт: ресурсы моря человеком, похоже, неистощимы. Имевшиеся у него сомнения проверить Баклэнд не смог — забираясь в холодные воды по всей стране, он подорвал свое здоровье и заболел еще до публикации результатов исследования. Через год Фрэнсис Баклэнд скончался в возрасте всего 54 лет.

Стоит отметить, что его наблюдательный взор был обращен не только на братьев наших меньших; заботился он о человечестве не только в абстрактно-промышленном масштабе, но и персонально. Как-то холодным днем, когда дул сильный ветер и шел мокрый снег, он увидел слепого, которого вела через улицу собака на веревке. Он поговорил с этим человеком, написал о нем заметку и собрал помощи в размере, достаточном для того, чтобы человек и собака жили «в комфорте, а не в лишениях». То же самое он проделал со своим старым другом, одноруким рыбаком Джорджем Батлером. Он опубликовал адрес старика и умолял читателей присылать ему книги и нанимать его лодку. Возможно, еще больше пользы Фрэнк принес ему, убедив Адмиралтейство увеличить пенсию старому моряку.

«Судьба не была добра к Фрэнку, — заключает его биограф. — Он умер слишком рано. Если бы он прожил достаточно долго, чтобы увидеть, как его идеи воплотятся в жизнь, ему, несомненно, отдали бы должное, и он занял бы достойное место в истории. Вместо этого его имя было по сути вычеркнуто. Сейчас про него нет статьи в энциклопедии Britannica, и лишь немногие историки XIX века считают его достойным упоминания».