Анализ обратной связи помог уточнить определение выявленной проблемы: «bullshit jobs» — это такие должности, которые частично или полностью состоят из задач, выполнение которых работник считает бессмысленным, необязательным или вовсе вредным. Это профессии, чье исчезновение не окажет ни на что никакого влияния. Более того, сами занимающие такие вакансии полагают, что их существовать не должно. Какие же виды дрянной работы существуют? Грэберу удалось выделить пять категорий: «слуги», «наемники», «пожарные», «для галочки» и «прорабы».

«Слуги» обычно появляются тогда, когда вакансии создаются лишь потому, что начальнику нужны подчиненные. Как правило эти номинально лишние должности достаточно быстро обрастают обязанностями, т.к. шефы для того, чтобы продемонстрировать всем свою загруженность (т.е. значимость), спускают свою работу на «слуг». Также для них выдумываются дополнительные задачи, чтобы они просто без дела не сидели. Результаты могут приближаться к комедийным. Так, один из источников Грэбера сообщила ему, что будучи личной помощницей одного из чиновников в НАТО, она на самом деле написала не один стратегический план операций в зоне военных действий.

Несущий негативный посыл термин «наемники» предложен в связи с тем, что они не только не видят ощутимой пользы от своей деятельности, но и потому что она по сути манипулятивная и агрессивная. В качестве иллюстрации приводятся слова Тома, занимающегося постпроизводством фильмов и телепередач. Если создание развлекательных спецэффектов для кино ему нравится, и он полагает, что это добавляет ценности фильмам, то работа с рекламщиками стопроцентно относится к деструктиву. Использование спецэффектов для демонстрации чудо-свойств рекламируемых товаров и фотошоп актрис в роликах и сериалах приводит не только к обману смотрящих. У них создается чувство неполноценности, удовлетворить которое должны как раз эти волшебные продукты и услуги, демонстрируемые в рекламных паузах. «Мне платят 100 000 фунтов в год за это», признается Том.

«Пожарные» есть в компании исключительно, чтобы решать постоянно возникающие организационные проблемы, которых при нормальной постановке дела возникать вообще не должно.

Сотрудники «для галочки» имеются именно для того, чтобы фирма могла сказать, что она способна выполнять определенные задачи (не обязательно их выполняя). Пример: составление докладов с названиями вроде How to Improve Engagement Among Key Digital Health Care Stakeholders, наличие которых позволяет поставить галочки маркетологам, но которые никому не нужны. Двухстраничный документ может стоить 12 000 фунтов.

«Прорабы» бывают двух типов. Первый тип противоположен «слугам» — это ненужные начальники. Они раздают указания, но и без них работа бы не встала, и все сотрудники и так знают свой маневр. Второй тип более вредный. Эти генерируют дрянную, никчемную работу для подчиненных. У таких «прорабов» могут быть и прочие (реальные) функции. «Вся суть работы среднего менеджмента — это гарантировать, что нижестоящие достигают своих показателей. Плюс выработка последующих KPI, которые подчиненные будут стараться сфальсифицировать». Необходимость контролировать людей, в контроле не нуждающихся, является одной из самых распространенных жалоб.

Так или иначе людям платят (часто весьма прилично) лишь за то, чтобы проверять Фейсбук и выбирать одежду или отель онлайн. Грэбер считает, что именно огромному количеству «дрянной» работы (и «одряннению» нормальной) своим взрывным ростом, скорее всего, обязаны соцсети, которыми люди пользуются в моменты, когда притворяются, что чем-то заняты.

Есть подозрение, что ныняшняя структура и философия организаций уже не являются безусловно эффективными. С одной стороны, Грэбер обнаружил множество ненужных рабочих мест низшего и среднего уровня. С другой все мы помним, как Бельгия, целая страна, просуществовала 541 день без правительства (!) и не развалилась, а после ухода из Uber основателя Т. Каланика вместе со всем высшим менеджментом, такси продолжили развозить клиентов по всему миру без сучка и без задоринки. Вообще, очевидно существует причина, по которой сотрудники финансового сектора, как правило хорошо оплачиваемые, почти никогда не бастуют. Во время шести месячной банковской забастовки в Ирландии в 1970 экономика не встала. За два года до этого в Нью-Йорке стачка мусороуборщиков продлилась всего десять дней, после чего власти города сдались ибо стало просто невозможно.

Более предметно вопрос относительной полезности (и вреда) профессий для общества занимались две группы ученых, чьи выводы приводит автор. Их исследования, в общем, подтверждают мнение, что существует обратная зависимость между полезностью и зарплатой. В статье 2017 года американские экономисты Бенджамин Локвуд, Чарльз Натансон и И. Глен Вейл пришли к выводу, что хотя в некоторых случаях — особенно в связи с творческими направлениями — баланс представляется слишком сложным/субъективным для измерения, в других случаях приблизительное приближение как раз реально. Их вывод: наиболее социально значимыми работниками, чей вклад можно было бы рассчитать, являются исследователи в области медицины, добавляющие обществу 9 долларов на каждый затраченный на них обществом доллар. Наименее ценными были те, кто работал в финансовом секторе. Они в среднем вычитали из стоимости общества $ 1,80 на каждый $ 1 потраченный на них.

Исследование с более широкой выборкой было также проведено New Economic Foundation в Соединенном Королевстве. Его авторы применили метод называемый «анализ социальной отдачи от инвестиций» («Social Return on Investment Analysis») для изучения шести профессий, трех с высоким доходом и трех с низким. Если банкир из Сити (годовая зарплата ок. £5 миллионов) оказывался причастным к 7 уничтоженным фунтам социальной ценности на каждый заработанный £1, то работник детсада (годовая зарплата ок. £11 500) эти же £7 социальной ценности создавал.

В 1930х экономист Дж. М. Кейнс ввел термин «технологическая безработица», для обозначения неминуемой замены людей автоматикой. С тех пор утекло немало воды, но, как казалось, угроза эта так и не материализовалась. На протяжении вот уже почти века и правые, и левые правительства удерживали стрелку барометра безработицы в диапазоне 3−8%. Однако теперь становится понятно, что пессимисты были правы — если учесть дрянные работы и нормальные должности, существующие для их поддержания, мы получим, что для 50−60% трудоспособного населения работы нет. Если оглянуться назад, то современный уровень занятости нонсенс в масштабах истории, ведь даже средневековые крепостные и близко не работали к сорока часам в неделю.

В книге Грэбер замечает, что ее задачей было привлечение внимание к столь неожиданно вскрывшейся проблеме, а не поиск путей выхода. Он не верит в то, что рабочая неделя будет сокращена до трех дней или 15 часов. Из находящихся на поверхности идей наиболее многообещающе выглядит безусловный базовый доход, но автор полагает, что правительства испугаются предоставлять столько свободного времени таким массам насселения. И напрасно, считает он. Да, процентов 10−20 наверняка займутся чем-то, возможно, бессмысленным или глупым, но такой расклад все равно окажется лучше, чем существующий статус кво, где почти половина находит свой ежедневный труд лишенным смысла.

Юваль Ной Харири, автор бестселлеров «Sapiens» и «Homo Deus», в своей новой книге «21 Lessons for the 21st Century» напоминает нам, что совсем скоро и те, кто считает, что не даром ест свой хлеб, станут кандидатами на увольнение.

Разница между искусственным интеллектом (ИИ) и работником-человеком не столько степени эффективности, сколько в природе. ИИ легко объединяется в сети и не испытывает проблемы с постоянными обновлениями (развитием). Таким образом, когда мы думаем о замене людей роботами, то надо понимать, что меняться будут не индивиды на штуки, а коллективы людей на способные на много интегрированные сети. Проблема также состоит в том, что присутствие человека в целом ряде профессий нельзя будет оправдать и с моральной точки зрения. Целью общества является сбережение жизней, а не сохранение рабочих мест. Если ИИ-водитель на 90% безопаснее, а ИИ-диагност на столько же точнее, то никто из людей не заступится ни за шоферов, ни за врачей. А вот уход — за детьми, больными и пожилыми — в обозримом будущем по-прежнему будет безопасной гаванью человеческих профессий. Равно как и работа, связанная с креативными поисками. Впрочем, уже сейчас в шахматных соревнованиях нечистых на руку игроков, пользующихся подсказками ИИ, вычисляют именно по особо изобретательным и нетривиальным ходам.

Есть что Харари сказать и школе мысли «роботы создадут новые рабочие места взамен старых». Доля правды в этой идее, замечает он, имеется. Уже сейчас в управлении беспилотниками ВВС США участвует по тридцать человек, а анализ собранной ими информации осуществляют другие восемьдесят. И да, высвободившиеся от рутины первичных осмотров и диагностики таланты и деньги можно будет перенаправить в медицинские исследовательские центры к куда более интересным и амбициозным проектам. Однако, ясно, что сокращенные кассиры или текстильщики не смогут стать ни операторами дронов, ни исследователями рака. По крайней мере точно не все. Вообще, есть шанс, что помимо целого нового класса «ненужных людей» (высокой безработицы), рынок труда одновременно будет страдать и от нехватки квалифицированной рабочей силы. Впрочем, последнее до поры до времени: машины будут продолжать постоянно учиться и улучшаться. К 2050 г. допотопной будет выглядеть не только идея «одной работы на всю жизнь», но и «одной профессии на всю жизнь».

Пока же не будем предаваться унынию — со временем Google станет знать нас лучше нас самих, и ментальную сторону, и физическую, и сможет, например, предостеречь подростков от выбора профессии к которой они, сами того не подозревая, совершенно не годны и где не преуспеют, потратив время и деньги на учебу. Вместо пути балерины или адвоката он посоветует что-то более подходщее. В среднесрочной перспективе Харари в чем-то сходится с предположением Грэбера: «нам придется расширить свое понимание того, что такое оплачиваемая работа». Люди воспитывают своих детей, присматривают за соседями, занимаются жизнью общины, однако ни один из этих важных видов деятельности работой не считается. Пока что, выпустив рулевое колесо, встав из-за кассы и оторвавшись от сравнения вариантов договоров, мы точно сможем найти полезное применение высвободившимся времени и энергии, посвятив себя, в частности, вышеуказанному. Ясно, что так как младенец за уход маме не заплатит, это бремя ляжет на государство равно как и компенсация всех остальных основных нужд семейства. И здесь мы вновь подходим к чему-то очень похожему на безусловный базовый доход.