«Несмотря на то, что Борхес был достаточно знаменит, чтобы его приглашали читать лекции за рубежом, все же не был широко известен за пределами Аргентины, и английские переводы его работ никогда не попадали в списки бестселлеров. Возможность представить его читателям «Нью-Йоркера» была уникальной. Однако поначалу проект мечты, казалось, был обречен на провал: Борхесу, который приближался к семидесяти и который за восемь лет не выпустил ни одной книги, в то время только сочинял стихи. Он отказывался публиковать что-либо новое, опасаясь, что оно будет сочтено уступающим его предыдущим работам. Как говорит ди Джованни в «The Lesson», «Он чувствовал, что никогда больше не будет писать».

Несмотря на писательскую неуверенность Борхеса, ди Джованни настаивал: если новых работ не обещалось, все еще оставались старые произведения, которые нужно было перевести. Каждый день ровно в четыре он забирал Борхеса из его квартиры, и они шли пешком в Аргентинскую национальную библиотеку, где Борхес был директором. Там они работали вместе. Английский Борхеса был превосходным — он обожал английскую литературу, — и метод, который они разработали, оказался плодотворным. Ди Джованни делал черновик заранее; сидя с Борхесом в его кабинете, он читал ему пол-строчки сначала по-испански, а затем по-английски, и они обсуждали возможные улучшения. Вернувшись домой, он печатал свои заметки и готовил очередную партию на следующий день.

По мере продвижения их работы Борхес все больше и больше доверял своему сотруднику. Предложения переводчика иногда убеждали его вернуться к оригиналу и внести в него изменения или, когда дело касалось новых стихотворений, перейти от своего любимого сонета к другим формам. Вскоре пара сблизилась: они болтали, ходили на вечеринки, гуляли вместе. Во время одной из их экскурсий Борхес набросал сюжет истории, которую только что придумал, но когда ди Джованни попросил о том, чтобы записать ее, маэстро запротестовал. Со временем он упомянул другие истории, которые сочинял в своей голове, и переводчик «начал искусную кампанию, чтобы подтолкнуть его, укрепить его уверенность и доказать ему, что его писательские дни еще далеки от завершения». Чтобы убедить Борхеса отказаться от своего решения никогда больше не публиковаться, ди Джованни чередовал похвалу и поддразнивание: «Сущая ерунда! … Восемь страниц. Тебе это по силам». В какой-то момент он солгал, что ему нужны деньги. Борхес сразу же потянулся за бумажником, но ди Джованни сказал, что, хотя он и не может взять в долг, если они представят что-нибудь в «Нью-Йоркер», этого будет достаточно, чтобы вытащить его из неприятностей. Несколько дней спустя Борхес дал ему машинописный текст, который он продиктовал — черновик того, что должно было стать «Встречей», коротким рассказ о дуэли на ножах и тайной жизни оружия. В течение следующих двух недель они перевели его на английский язык, попутно изменив оригинал. Эта история появилась в «Нью-Йоркере» и в аргентинской ежедневной газете «Ла Пренса». «После этого все завертелось. Теперь его уже ничто не могло остановить».

План ди Джованни состоял в том, чтобы остаться в Аргентине на несколько месяцев; в итоге он провел там почти три года. Среди других книг, которые они с Борхесом выпустили вместе, были «Алеф и другие рассказы» (на основе первого издания 1949 года, в него вошла краткая автобиография автора, написанная с помощью переводчика); новый сборник рассказов «Сообщение Броуди» и «Книга воображаемых существ», серия более ранних миниатюр, переработанных, дополненных и переведенных ими совместно. Эти публикации, а также новые рассказы, которые продолжали появляться в «Нью-Йоркере», многое сделали для популярности Борхеса в англоязычном мире, что, похоже, сотворило чудеса с его уверенностью: он опубликовал еще шесть томов стихов и еще семнадцать рассказов до своей смерти в 1986 году".

И такой момент о злоключениях ди Джованни после смерти Маэстро:

«В рядах латиноамериканских ученых было немало сторонников буквального толкования текста, и их реакция на работу команды ди Джованни-Борхеса была предсказуемо нетерпимой. Годы спустя, разговаривая со мной, ди Джованни все еще кипел от злости, вспоминая свои стычки с ними. «Они постоянно придирались к тому или иному переведенному слову. В одной истории у нас есть «он посмотрел на небо». В оригинале написано cielo, что по-испански означает и «небо», и «небеса». Когда мы работали над этим, Борхес сказал мне, что он имел в виду именно «небо», что я написал. А этот ученый взвился: почему я написал «небо»? Перевод подписан автором, но имеет ли это значение? Нет, они всегда знают лучше».